Неточные совпадения
Он ученая голова — это видно, и сведений нахватал
тьму, но только
объясняет с таким жаром, что не помнит себя.
Потом пошли к модному заведению француженки, девицы де Сан-Кюлот (в Глупове она была известна под именем Устиньи Протасьевны Трубочистихи; впоследствии же оказалась сестрою Марата [Марат в
то время не был известен; ошибку эту, впрочем, можно
объяснить тем, что события описывались «Летописцем», по-видимому, не по горячим следам, а несколько лет спустя.
Но стрельцам было не до
того, чтобы
объяснять действия пушкарей глупостью или иною причиной.
Так, например, однажды он начал
объяснять глуповцам права человека, но, к счастью, кончил
тем, что
объяснил права Бурбонов.
— Это в прошлом году, как мы лагерем во время пожара стояли, так в
ту пору всякого скота тут довольно было! —
объяснил один из стариков.
Современники
объясняют это огорчение
тем, будто бы души его уже коснулся яд единовластия; но это едва ли так.
Другое было
то, что, прочтя много книг, он убедился, что люди, разделявшие с ним одинаковые воззрения, ничего другого не подразумевали под ними и что они, ничего не
объясняя, только отрицали
те вопросы, без ответа на которые он чувствовал, что не мог жить, а старались разрешить совершенно другие, не могущие интересовать его вопросы, как, например, о развитии организмов, о механическом объяснении души и т. п.
Я должен вам
объяснить свои чувства,
те, которые руководили мной и будут руководить, чтобы вы не заблуждались относительно меня.
― Ах, как же! Я теперь чувствую, как я мало образован. Мне для воспитания детей даже нужно много освежить в памяти и просто выучиться. Потому что мало
того, чтобы были учителя, нужно, чтобы был наблюдатель, как в вашем хозяйстве нужны работники и надсмотрщик. Вот я читаю ― он показал грамматику Буслаева, лежавшую на пюпитре ― требуют от Миши, и это так трудно… Ну вот
объясните мне. Здесь он говорит…
Но как он
объяснит мне эту улыбку, это оживление после
того, как он говорил с ней?
Он забывал, как ему потом разъяснил Сергей Иванович,
тот силлогизм, что для общего блага нужно было свергнуть губернского предводителя; для свержения же предводителя нужно было большинство шаров; для большинства же шаров нужно было дать Флерову право голоса; для признания же Флерова способным надо было
объяснить, как понимать статью закона.
— Да нехорошо. Ну, да я о себе не хочу говорить, и к
тому же
объяснить всего нельзя, — сказал Степан Аркадьич. — Так ты зачем же приехал в Москву?… Эй, принимай! — крикнул он Татарину.
В последнее время в Москве и в деревне, убедившись, что в материалистах он не найдет ответа, он перечитал и вновь прочел и Платона, и Спинозу, и Канта, и Шеллинга, и Гегеля, и Шопенгауера,
тех философов, которые не материалистически
объясняли жизнь.
«Всё равно, — подумал Алексей Александрович, —
тем лучше: я сейчас объявлю о своем положении в отношении к его сестре и
объясню, почему я не могу обедать у него».
Только
тем, что в такую неправильную семью, как Аннина, не пошла бы хорошая, Дарья Александровна и
объяснила себе
то, что Анна, с своим знанием людей, могла взять к своей девочке такую несимпатичную, нереспектабельную Англичанку.
— Что ты! Вздор какой! Это ее манера…. Ну давай же, братец, суп!… Это ее манера, grande dame, [важной дамы,] — сказал Степан Аркадьич. — Я тоже приеду, но мне на спевку к графине Бониной надо. Ну как же ты не дик? Чем же
объяснить то, что ты вдруг исчез из Москвы? Щербацкие меня спрашивали о тебе беспрестанно, как будто я должен знать. А я знаю только одно: ты делаешь всегда
то, что никто не делает.
Княжна Варвара ласково и несколько покровительственно приняла Долли и тотчас же начала
объяснять ей, что она поселилась у Анны потому, что всегда любила ее больше, чем ее сестра, Катерина Павловна,
та самая, которая воспитывала Анну, и что теперь, когда все бросили Анну, она считала своим долгом помочь ей в этом переходном, самом тяжелом периоде.
Он нахмурился и начал
объяснять то, что Сережа уже много раз слышал и никогда не мог запомнить, потому что слишком ясно понимал — в роде
того, что «вдруг» есть обстоятельство образа действия.
И она, удивляясь
тому, что прежде ей казалось это невозможным,
объясняла им, смеясь, что это гораздо проще и что они оба теперь довольны и счастливы.
Но Левин забыл теперь
тот расчет, который
объясняли ему, и боялся, не ошибся ли Степан Аркадьич, сказав: «направо».
Вопрос о возможности иметь детей был давно спорный и раздражавший ее. Его желание иметь детей она
объясняла себе
тем, что он не дорожил ее красотой.
И он с свойственною ему ясностью рассказал вкратце эти новые, очень важные и интересные открытия. Несмотря на
то, что Левина занимала теперь больше всего мысль о хозяйстве, он, слушая хозяина, спрашивал себя: «Что там в нем сидит? И почему, почему ему интересен раздел Польши?» Когда Свияжский кончил, Левин невольно спросил: «Ну так что же?» Но ничего не было. Было только интересно
то, что «оказывалось» Но Свияжский не
объяснил и не нашел нужным
объяснять, почему это было ему интересно.
—
То мы вне закона: рента ничего для нас не
объяснит, а, напротив, запутает. Нет, вы скажите, как учение о ренте может быть…
Проводя этот вечер с невестой у Долли, Левин был особенно весел и,
объясняя Степану Аркадьичу
то возбужденное состояние, в котором он находился, сказал, что ему весело, как собаке, которую учили скакать через обруч и которая, поняв наконец и совершив
то, что от нее требуется, взвизгивает и, махая хвостом, прыгает от восторга на столы и окна.
Сережа внимательно посмотрел на учителя, на его редкую бородку, на очки, которые спустились ниже зарубки, бывшей на носу, и задумался так, что уже ничего не слыхал из
того, что ему
объяснял учитель.
Для чего она сказала это, чего она за секунду не думала, она никак бы не могла
объяснить. Она сказала это по
тому только соображению, что, так как Вронского не будет,
то ей надо обеспечить свою свободу и попытаться как-нибудь увидать его. Но почему она именно сказала про старую фрейлину Вреде, к которой ей нужно было, как и ко многим другим, она не умела бы
объяснить, а вместе с
тем, как потом оказалось, она, придумывая самые хитрые средства для свидания с Вронским, не могла придумать ничего лучшего.
Войдя в гостиную, Степан Аркадьич извинился,
объяснил, что был задержан
тем князем, который был всегдашним козлом-искупителем всех его опаздываний и отлучек, и в одну минуту всех перезнакомили, сведя Алексея Александровича с Сергеем Кознышевым, подпустил им
тему об обрусении Польши, за которую они тотчас уцепились вместе с Песцовым.
«Но могу ли я верить во всё, что исповедует церковь?» думал он, испытывая себя и придумывая всё
то, что могло разрушить его теперешнее спокойствие. Он нарочно стал вспоминать
те учения церкви, которые более всего всегда казались ему странными и соблазняли его. «Творение? А я чем же
объяснял существование? Существованием? Ничем? — Дьявол и грех? — А чем я
объясняю зло?.. Искупитель?..
—
Объясните ваши условия, — сказал он, — и все, что я могу для вас сделать,
то будьте уверены…
— Все… только говорите правду… только скорее… Видите ли, я много думала, стараясь
объяснить, оправдать ваше поведение; может быть, вы боитесь препятствий со стороны моих родных… это ничего; когда они узнают… (ее голос задрожал) я их упрошу. Или ваше собственное положение… но знайте, что я всем могу пожертвовать для
того, которого люблю… О, отвечайте скорее, сжальтесь… Вы меня не презираете, не правда ли?
Я до сих пор стараюсь
объяснить себе, какого рода чувство кипело тогда в груди моей:
то было и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек, теперь с такою уверенностью, с такой спокойной дерзостью на меня глядящий, две минуты
тому назад, не подвергая себя никакой опасности, хотел меня убить как собаку, ибо раненный в ногу немного сильнее, я бы непременно свалился с утеса.
Тот, кто будет ранен, полетит непременно вниз и разобьется вдребезги; пулю доктор вынет, и тогда можно будет очень легко
объяснить эту скоропостижную смерть неудачным прыжком.
Теперь я должен несколько
объяснить причины, побудившие меня предать публике сердечные тайны человека, которого я никогда не знал. Добро бы я был еще его другом: коварная нескромность истинного друга понятна каждому; но я видел его только раз в моей жизни на большой дороге; следовательно, не могу питать к нему
той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиною дружбы, ожидает только смерти или несчастия любимого предмета, чтоб разразиться над его головою градом упреков, советов, насмешек и сожалений.
«Нет, этого мы приятелю и понюхать не дадим», — сказал про себя Чичиков и потом
объяснил, что такого приятеля никак не найдется, что одни издержки по этому делу будут стоить более, ибо от судов нужно отрезать полы собственного кафтана да уходить подалее; но что если он уже действительно так стиснут,
то, будучи подвигнут участием, он готов дать… но что это такая безделица, о которой даже не стоит и говорить.
Решено было еще сделать несколько расспросов
тем, у которых были куплены души, чтобы, по крайней мере, узнать, что за покупки, и что именно нужно разуметь под этими мертвыми душами, и не
объяснил ли он кому, хоть, может быть, невзначай, хоть вскользь как-нибудь настоящих своих намерений, и не сказал ли он кому-нибудь о
том, кто он такой.
Нельзя сказать наверно, точно ли пробудилось в нашем герое чувство любви, — даже сомнительно, чтобы господа такого рода,
то есть не так чтобы толстые, однако ж и не
то чтобы тонкие, способны были к любви; но при всем
том здесь было что-то такое странное, что-то в таком роде, чего он сам не мог себе
объяснить: ему показалось, как сам он потом сознавался, что весь бал, со всем своим говором и шумом, стал на несколько минут как будто где-то вдали; скрыпки и трубы нарезывали где-то за горами, и все подернулось туманом, похожим на небрежно замалеванное поле на картине.
— Здесь юрист-философ посмотрел Чичикову в глаза опять с
тем наслажденьем, с каким учитель
объясняет ученику еще заманчивейшее место из русской грамматики.
Подмигивание это значило: «Что же вы не просите, чтобы нас взяли на охоту?» Я толкнул локтем Володю, Володя толкнул меня и, наконец, решился: сначала робким голосом, потом довольно твердо и громко, он
объяснил, что так как мы нынче должны ехать,
то желали бы, чтобы девочки вместе с нами поехали на охоту, в линейке.
Я
объяснил, что перчатка принадлежала Карлу Иванычу, распространился, даже несколько иронически, о самой особе Карла Иваныча, о
том, какой он бывает смешной, когда снимает красную шапочку, и о
том, как он раз в зеленой бекеше упал с лошади — прямо в лужу, и т. п.
Я
объясняю тем, что Марфа Петровна была женщина пламенная и восприимчивая и что просто-запросто она сама влюбилась, — буквально влюбилась, — в вашу сестрицу.
Ведь если захотеть,
то все это, говорю, до последней черты можно в другую сторону
объяснить, даже еще натуральнее выйдет.
И если теперь эта старуха-процентщица убита одним из общества более высшего, ибо мужики не закладывают золотых вещей,
то чем же
объяснить эту с одной стороны распущенность цивилизованной части нашего общества?
Я, признаюсь вам, с
тех пор искренно горевал, что мы так тогда с вами… мне потом
объяснили, я узнал, что молодой литератор и даже ученый… и, так сказать, первые шаги…
— Соня, у меня сердце злое, ты это заметь: этим можно многое
объяснить. Я потому и пришел, что зол. Есть такие, которые не пришли бы. А я трус и… подлец! Но… пусть! все это не
то… Говорить теперь надо, а я начать не умею…
Потом, не докончив, бросалась к публике; если замечала чуть-чуть хорошо одетого человека, остановившегося поглядеть,
то тотчас пускалась
объяснять ему, что вот, дескать, до чего доведены дети «из благородного, можно даже сказать, аристократического дома».
Он не мог бы
объяснить и этого, но если б и мог
объяснить,
то теперь он бы не стал над этим особенно ломать голову.
— А, вы про это! — засмеялся Свидригайлов, — да, я бы удивился, если бы, после всего, вы пропустили это без замечания. Ха! ха! Я хоть нечто и понял из
того, что вы тогда… там… накуролесили и Софье Семеновне сами рассказывали, но, однако, что ж это такое? Я, может, совсем отсталый человек и ничего уж понимать не могу.
Объясните, ради бога, голубчик! Просветите новейшими началами.
Неизвестно каким образом вдруг очутился в ее руках
тот самый «похвальный лист», о котором уведомлял Раскольникова еще покойник Мармеладов,
объясняя ему в распивочной, что Катерина Ивановна, супруга его, при выпуске из института танцевала с шалью «при губернаторе и при прочих лицах».
— Э-эх, Соня! — вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. — Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после
того мне
объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был,
то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!
Об этом непременно предполагалось им
объяснить за столом, равно как и о губернаторстве покойного папеньки, а вместе с
тем косвенно заметить, что нечего было при встречах отворачиваться и что это было чрезвычайно глупо.